Письма (1866) - Страница 41

Оба письма ваши я получил, и теперешнее и ноябрьское, и простите, что не отвечал. Я вас не меньше любил и не меньше о вас думал и помнил; но я был всё это время в таком напряжении и неудовлетворенном состоянии, что всё откладывал ответ до лучшего часу, а в самое последнее время решительно ни часу (буквально) не оказалось свободного. Всё это время я работал, писал, браковал, рвал написанное и наконец-то, в самом конце декабря, мог послать в "Русский вестник" первую часть моего романа. Им же нужно для январского номера, так что я даже боюсь, не опоздал ли? А для меня в этой работе почти всё теперь заключается, - всё обеспечение, хлеб насущный и вся моя будущность. Я забрал в "Русском вестнике" неимоверно много: до 4500 руб., да вексельного долга в Петербурге осталось minimum на 3000 р., да самому просуществовать надо, да еще в какое время! И потому на романе совокупились все мои надежды; работать предстоит теперь месяца 4, почти не сходя со стула. Запоздал я так, потому что забраковал почти всю прежнюю работу. За роман, по оценке "Русского вестника", будет в 6000 р. или около. Но 4500 р. взято, значит, останется мне все-таки 1500. Да если он будет хорош, то я продам к сентябрю 2-е издание тысячи за три (по всегдашнему прежнему примеру). Значит, и сам проживу, и тысячи полторы вексельного долгу уплачу, и в Россию ворочусь к сентябрю этого года. Итак, вот что значит для меня теперь моя работа. Вся будущность и всё настоящее в ней; да, кроме того, если роман будет удовлетворителен, я, в сентябре же, всегда найду кредиту в "Русском" же "вестнике" вперед. Теперь же опишу Вам, как мы жили и вообще наше положение.

В этом отношении всё однообразно, и каждый день похож на все предыдущие и последующие, с тех пор как мы в Женеве. Я работаю, а Анна Григорьевна или готовит приданое нашему будущему гостю, или стенографирует, когда надо мне помогать. Переносит она свое положение великолепно (теперь только немножко начинает охать), жизнь наша ей нравится, и если тоскует, то только о своей мамаше.

Наше уединение, собственно для меня, совершенно теперь необходимо, иначе невозможно работать. Правда, в Женеве, кроме уединения, очень скучно, несмотря на панораму Монблана, Женевского озера и Роны, из него вытекающей. Я это знал вначале; но так сошлось, что никакого места для зимовки нельзя было выбрать, при наших обстоятельствах, кроме попавшейся нам на дороге, в сентябре, Женевы. В Париже, н<а>пр<имер>, зима холоднее, дрова в 10 раз дороже, да и вообще жизнь дороже. Мы, было, хотели в Италию, то есть, конечно, в Милан (не далее же), где климат зимой несравненно мягче, да и город привлекательнее, с его собором, театром и картинными галереями. Но, во-первых, в это самое мгновение всю Европу грозила охватить война и именно в Италии, а для беременной женщины (3) не совсем приятно очутиться, может быть, на самом месте войны, а во-2-х, все-таки желательно было, и даже непременно, чтоб доктора и повивальные бабки говорили на языке понятном, а итальянского мы не знаем. В Германию же ехать обратно совсем было не по пути, да и не хотелось. Женева же город ученый, с библиотеками, со множеством докторов и проч., и все они говорят по-французски. Правда, мы не знали, что здесь так скучно и что дуют периодические вихри (бизы), прорываясь через цепь гор и охлаждаясь на ледяных вершинах. Мы много очень натерпелись в нашей прежней квартире; дома здесь устроены ужасно; камины и одиночные рамы. Камин топишь весь день дровами (которые здесь все-таки дороги, хотя Швейцария единственное место в Западной Европе, где еще есть дрова), - и всё равно что двор топить. У меня доходило в комнате до 6° и даже до 5 градусов тепла и так постоянно, а у других так вода ночью мерзнет в комнате. Но теперь, с месяц, мы живем в другой квартире, две комнаты очень хорошие, из которых одна теплая, так что очень можно жить и работать. У нас в Женеве мороз доходил только до 8 градусов; во Флоренции было +10, а в Монпелье, во Франции, у Средиземного моря, южнее Женевы +15 (14). (4)

В Петербург я тоже долго не пишу, да и они мне почти не пишут. Мучает меня всего больше то, что Феде и Паше надобно непременно денег послать, и как можно скорее, а я раньше чем вышлю 2-ю часть романа в "Русский вестник", что будет через 2 недели, решительно не могу спросить суммы сколько-нибудь позначительнее, так как слишком много забрал, а отработал долгу всего еще только на 1000 р. И это меня так мучает, что даже спать не дает спокойно. Феде не справиться одному, а Паше надобно высылать аккуратно. Я же живу теперь постоянной присылкой мне ежемесячно 100 р. (ста руб.) из Редак<ции> "Русского вестника", но скоро потребуется и самому гораздо больше. В конце февраля (здешнего стиля) Анна Григорьевна сделает меня отцом, а на это время деньги слишком необходимы и даже, на всякий случай, нужны лишние и запасные.

Как-то вы поживаете? Письма ваши для меня решительный праздник, и в высшей степени желал бы я очутиться в Москве, чтоб только увидеться. Но всё в будущем и опять-таки зависит от работы. Прошу вас очень - подробнее уведомить меня о вашей жизни и о вашем семействе. Кстати: как я досадовал, когда прочел в письме твоем, Верочка (ноябрьском), что вы хотите взять для детей гувернантку француженку. К чему? Зачем? Какое произношение? У француженок и даже у французов учителей (это я знаю по опыту и наблюдению) французскому языку до тонкости не научишься, а выучивается только тот, кто сам пожелает; произношению же отнюдь нельзя выучиться, без огромного личного желания к тому; да и совсем его не нужно. Поверь,. голубчик Верочка, что к тому времени, когда твои дети будут большими, не будут у нас в гостиных говорить по-французски. Да и теперь это начинает казаться смешным. Знать язык, читать на нем - дело другое. Можно и говорить, если понадобится за границей, но для этого довольно только (5) понимать язык и читать на нем. И что будет говорить эта француженка с детьми? Скверности, глупости; будет передавать жеманно и с форсом свои подлые, исковерканные, смешные и дикие правила об обращении и изуродованные понятия об обществе, об религии. Теперь на детей твоих смотреть - душа радуется. У вас резво, крикливо, шумно - правда; но на всем лежит печать тесной, хорошей, доброй, согласной семьи. Француженка же принесет элемент новый и скверный, французский. Не говорю уже о лишних деньгах. Да и еще кстати замечание: теперь настоящему французскому произношению невозможно и выучиться, не приняв парижское, гортанное, скверное, дышащее подлостью в одних уже звуках. Произношение это новое, всего стало входить, в самом Париже-то, не далее как с двадцати пяти лет назад. У нас учителя и гувернантки еще не смеют его вводить вполне. А потому, во всяком случае, произношению не научатся дети.